Сказки, легенды, мифы

[Лариса и Тами]

Отправлено 28 июня 2007

В Японии куда ни плюнь - то памятник, то просто изображение акиты, даже на крышках люков. Вообще я не знаю, насколько "красиво" брать материал с других сайтов, но очень интересный репортаж из Японии опубликован на сайте питомника Rosia Kara. А на сайте питомника Лавр дэ Дис вот такая красивая сказка:

ЯПОНСКАЯ СКАЗКА
Давным давно жили-были старик со старухою. Были они людьми добрыми и честными. А с ними по соседству жили злые и завистливые супруги.

У доброго старика была любимая собака – акита-ину. Однажды пес потянул своего хозяина в сад и стал лаять, не сходя с места, буд-то хотел казать: «Копай здесь! Копай!» Догадавшись, чего добивается от него пес, старик немедленно стал копать, и, к своему великому удивлению, нашел в земле множество oban и koban ( У японцев в XVI – XIX веках в ходу были плоские овальные, золотые, реже серебряные монеты, которые назывались обаны (мелкие кобаны) и драгоценных камней.

Старик принес клад домой. И в тот момент, когда они со старухой осматривали находку, к ним в двери постучался злой сосед. Увидев гору золотых монет и драгоценных камней, он стал расспрашивать добрых стариков, откуда взялось такое богатство. Узнав, как к ним пришла удача, он одолжил у них ненадолго собаку и повел ее в свой сад. В том месте, где она залаяла, он сразу начал копать. Но вместо золотых монет из земли стали выползать змеи, ящерицы, лягушки, сороконожки и всякие подземные твари. В ярости злой старик убил собаку, закопал ее в саду и воткнул на этом месте ивовую веточку.

Собака все не возвращалась, и добрый старик начал волноваться. Тогда он пошел к злому соседу и узнал о печальной судьбе своего любимца. На следующий день старик пошел на место, где была похоронена собака, чтобы успокоить немного свое сердце. Каково же было его удивление, когда вместо ивогого прутика он увидел высокую иву, которую едва можно было обхватить двумя руками. Старик срубил дерево и сделал из него ступку. И вот когда он и его жена стали молоть в ступке рис, чтобы сделать потом mochi (Моти – вид лепешек, ранее бывших лишь ритуальным и праздничным, в частности новогодним угощением, а затем ставшие повседневной пищей), к их удивлению, из ступки посыпались все те же золотые монеты!
Так случилось. Что в это время злой сосед подглядывал за супругами. Он взял у них взаймы ступку и понес ее домой. Но когда они с женой начали молоть с в ней рис, какие-то отвратительные и гадкие создания стали выскакивать оттуда, пачкая все кругом и разбивая домашнюю утварь, - и никаких золотых монет! В гневе злой старик бросил деревянную ступку в очаг на кухне. И когда добрый старик пришел за своей волшебной ступкой, вместо нее он увидел лишь немного пепла.

Примирившись с потерей, он зачерпнул горстку пепла и пошел домой. По пути немного пепла просыпалось сквозь пальцы и упало на траву. И в этот момент засохшая трава ожила и стала зеленой! В восторге старик, как только вернулся домой, забрался на одно из деревьев своего сада и развеял пепел вокруг. И сразу же все деревья – даже давно засохшие – покрылись прекрасными цветами. Как будто на дворе вдруг наступила весна! Все соседи высыпали на улицу поглядеть на невиланные чудеса, они хлопали в ладоши и кричали: « Hana - saka - jiji – Старик заставил цвести деревья!»

И опять злой сосед позавидовал чужому счастью. Он схватил оставшийся в очаге пепел и взобрался на дерево своего сада с одной лишь целью – превзойти доброго соседа. Люди собрались вокруг, ожидая, что и его засохшие деревья тоже зацветут. Но от пепла, подхваченного ветром из рук злого старика, завяли даже распустившиеся бутоны. Пепел попал и людям в глаза, отчего те стали болеть и слезиться. Толпа не на шутку разозлилась, и злой старик получил за все по заслугам.

[Kaori]

Hachi

[Лариса и Тами]

Карел Чапек. Собачья сказка (Перевод Д. Горбова)

Пока телега моего дедушки, мельника, развозила хлеб по деревням, возвращаясь обратно на мельницу с отборным зерном, Воржишека знал и встречный и Поперечный... Воржишек, - сказал бы вам каждый, - это собачка, что сидит на козлах возле старого Шулитки и смотрит так, будто это она лошадьми правит. А ежели воз помаленьку в гору подымается, так она давай лаять, и, глядишь, колеса завертелись быстрей, Шулитка защелкал кнутом, Ферда и Жанка - лошадки дедушки нашего - влегли в хомуты, и весь возик весело покатил до самой деревни, распространяя вокруг благовоние хлеба-дара божия. Так разъезжал, милые детки, покойник Воржишек по всему приходу.
Ну, в то время не было еще автомобилей этих шальных; тогда ездили полегоньку, чинно и чтоб слышно было. Ни одному шоферу так не щелкнуть кнутом, как покойный Шулитка щелкал - царство ему небесное, и языком на коней не причмокнуть, как он умел это делать. И ни с одним шофером не сидит рядом умный Воржишек, не правит, не лает, не наводит страху - ну ровно ничего. Автомобиль пролетел, навонял - и поминай как звали: только пыль столбом! Ну, а Воржишек ездил малость посолидней. За полчаса люди прислушиваться, принюхиваться начинали "Ага!" - говорили. Знали, что хлеб к ним едет, и на порог встречать выходили. Дескать, с добрым утром! И глядишь, вот уже подкатывает дедушкина телега к деревне, Шулитка прищелкивает языком, Воржишек лает на козлах, да вдруг - гоп! - как прыгнет Жанке на спину (и то сказать: спина была - будь здоров: широкая, как стол, за который четверо усядутся) и давай на ней плясать, - от хомута до хвоста, от хвоста до хомута так и бегает да пасть дерет от радости: "Гав, гав, черт меня побери! Ребята, ведь это мы приехали, я с Жанкой и с Фердой! Ура!" А ребята глаза таращат. Каждый день хлеб привозят и всегда такое ликование - помилуй бог! Будто сам император приехал!.. Да, говорю вам: так важно давно уж никто не ездит, как в Воржишеково время ездили.
А лаять Воржишек умел: будто из пистолета стрелял. Трах! - направо, так что гуси от страху бегут, бегут со всех ног, пока не остановятся в Полице на рынке, сами не понимая, как они там очутились. Трах! - налево, так что голуби со всей деревни взовьются, закружат и полетят куда-нибудь к Жалтману, а то и на прусскую сторону. Вот до чего громко умел лаять Воржишек, эта жалкая собачонка. И хвост у него чуть прочь не улетал, так он махал им от радости, что ловко напроказил. Да и было чем гордиться: такого громкого голоса ни у одного генерала и даже депутата нет.
А было время, когда Воржишек совсем лаять не умел, хоть был уже большим щенком и зубы имел такие, что дедушкины воскресные сапоги изгрыз. Надо вам рассказать, как дедушка к Воржишеку или, лучше сказать, Воржишек к дедушке попал. Идет раз дедушка поздно из трактира домой; кругом темно, и он, оттого что навеселе, а может, чтоб нечистую силу отогнать, дорогой пел. Вдруг потерял он впотьмах верную ноту, и пришлось ему остановиться, поискать. Принялся искать - слышит кто-то плачет, повизгивает, скулит на земле, у самых его ног. Перекрестился дедушка и давай рукой по земле шарить: что такое? Нащупал косматый теплый комочек, мягкий как бархат, - в ладони у него поместился. Только он взял его в руки, плач перестал, а комочек к пальцу дедушкиному присосался, будто тот медом намазан.
"Надо рассмотреть получше." - подумал дедушка и взял его к себе домой, на мельницу. Бабушка, бедная, ждала дедушку, чтобы "доброй ночи" ему пожелать; но не успела она рот раскрыть, как дедушка, плут эдакий, говорит ей:
- Погляди, Элена, что я тебе принес.
Бабушка посветила: глядь, а это щеночек; господи, сосунок еще, слепой, желтенький, как молодой орешек!
- Ишь ты, - удивился дедушка. - Чей же это ты, песик?
Песик, понятное дело, ничего не ответил: знай дрожит, горький, на столе, хвостиком крысиным трясет да повизгивает жалобно. Вдруг, откуда ни возьмись, - под ним лужица; и растет, растет, - такой конфуз!
- Эх, Карел, Карел, - покачала головой бабушка с укоризной, - ну где твоя голова? Ведь щеночек без матери помрет.
Испугался дед.
- Скорей, - говорит, - Элена, согрей молочка и дай булку.
Бабушка все приготовила, а дедушка намочил хлебный мякиш в молоке, завязал эту тюрю в уголок носового платка и получилась у него славная соска, из которой щенок до того насосался, что животик у него как барабан стал.
- Карел, Карел, - опять покачала головой бабушка, - ну где твоя голова? А кто же будет щеночка согревать, чтобы он от холода не помер?
Что же дед? Ни слова ни говоря, взял щеночка и прямо с ним на конюшню. А там, сударик, тепло: Ферда с Жанкой здорово надышали! Они спали уж, но слышат - хозяин пришел, голову подняли, глядят на него умными, ласковыми глазами.
- Жанка, Ферда, - сказал дедушка, - вы ведь Воржишека обижать не станете? Я вам его поручаю.
И положил щеночка на солому перед ними. Жанка это странное созданьице обнюхала, - пахнет приятно, хозяйскими руками. Шепнула Ферде:
- Свой!
Так и вышло.
Вырос Воржишек на конюшне, соской из носового платка вскормленный, открылись у него глаза, научился он пить из блюдца. Тепло ему было, как под боком у матери, и скоро стал он настоящим шариком, превратился в глупого маленького шалуна, который не знает, где у него зад, и садится на собственную голову, удивляясь, что неловко; не знает, что делать со своим хвостом, и, умея считать только до двух, заплетается всеми четырьмя лапами; и в конце концов удивившись самому себе, высовывает хорошенький розовый язычок, похожий на ломтик ветчины. Да ведь все щенята такие - как дети. Многое могли бы рассказать по этому поводу Жанка и Ферда: какое это мученье для старой лошади все время следить за тем, как бы не наступить на несмышленыша; потому что, знаете ли, копыто - это не ночная туфля и ставить его надо потихоньку-полегоньку, а то как бы не запищало на полу, не вскрикнуло жалобно. "Просто беда с ребятишками", - сказали бы вам Жанка с Фердой.
И вот стал Воржишек настоящей собакой, веселой и зубастой, как все они. Одного только ему против других собак не хватало: никто не слышал, чтобы он лаял и рычал. Все визжит да скулит, а лая не слыхать. "Что это не лает Воржишек наш?" - думает бабушка. Думала-думала, три дня сама не своя ходила, - на четвертый говорит дедушке:
- Отчего это Воржишек никогда не лает? Задумался дедушка, - три дня ходит, голову ломает. На четвертый день Шулитке-кучеру сказал:
- Что это Воржишек наш никогда не лает?
Шулитке крепко слова эти в голову запали. Пошел он в трактир, - думал там три дня и три ночи. На четвертый день спать ему захотелось, все мысли смешались: позвал он трактирщика, вынул из кармана крейцеры свои, расплачиваться хочет. Считает, считает, да видно сам черт в это дело замешался: никак сосчитать не может.
- Что это, Шулитка? - трактирщик говорит. - Или мама тебя считать не научила?
Тут Шулитка хлоп себя по лбу. И про расплату забыл, - к дедушке побежал.
- Хозяин! - с порога кричит. - Додумался я: оттого Воржишек не лает, что мама не научила!
- И то правда, - ответил дедушка. - Мамы Воржишек никогда не видал, Ферда с Жанкой лаю не могли его научить, собаки по соседству ни одной нету, - ну он и не знает, как лаять надо. Знаешь, Шулитка. придется тебе обучить его этому делу.
Пошел Шулитка на конюшню, стал учить Воржишека лаять.
- Гав, гав! - стал ему объяснять. - Следи внимательно, как это делается. Сперва рррр - в горле, а потом сразу - гав, гав - из пасти. Рррр, ррр, гав, гав, гав!
Насторожил уши Воржишек: эта музыка по вкусу ему пришлась, хоть он и не знал, отчего. И вдруг от радости сам залаял. Чудноватый лай получился, с подвизгом - будто ножом по тарелке. Но лиха беда - начало. Ведь вы тоже раньше не знали азбуки. Послушали Ферда с Жанкой, как старый Шулитка лает, пожали плечами и навсегда потеряли к нему уважение. Но у Воржишека к лаю был огромный талант, ученье быстро пошло на лад, и когда он первый раз поехал на возу, сразу началось: трах - направо, трах - налево, - как пистолетные выстрелы. С утра до ночи все лаял, без передышки, никак налаяться не мог; рад был без памяти, что как следует научился.
Но у Воржишека не только забот было, что в кучерской должности с Шулиткой ездить. Он каждый вечер обходил мельницу и двор, проверял, все ли на месте, кидался на кур, чтоб не кудахтали, как торговки на базаре, потом становился перед дедушкой и пристально глядел на него, виляя хвостом, как будто говоря: "Иди спать. Карел, я послежу за порядком". Тут дедушка хвалил его и шел спать. А днем дедушка часто ходил по деревням, по местечкам, закупая зерно и кое-какой другой товар: семена клевера,чечевицу, мак. Воржишек всегда бегал с ним и на обратном пути, ночью, ничего не боясь, вел дедушку прямо домой, не давая ему заблудиться.
Купил раз дедушка где-то семена, - ну да, тут вот, в Зличке; купил и завернул в трактир. Воржишек остался за дверями ждать. И ударил ему в нос приятный запах из кухни, ну такой аппетитный, нельзя не заглянуть. А там, подумайте только, семья трактирщика ливерные колбаски ела. Сел Воржишек и стал ждать, не упадет ли под стол какой лакомый кусочек. А пока он ждал, остановил перед трактиром свой воз дедушкин сосед, - как бишь его? Ну, скажем, Юдал. Увидел Юдал дедушку в трактире, слово за слово, - и вот уже оба соседа каждый на свой воз полезли, - вместе домой ехать. Тронулись, - и совсем забыл дедушка о Воржишеке, который в это время на кухне перед колбасками на задних лапках стоял. Наевшись, встали домочадцы трактирщика из-за стола, а кожу с колбас кошке на печь кинули. Воржишек облизнулся и тут вспомнил, где с дедушкой расстался. Стал бегать, нюхать по всему трактиру - дедушки как не бывало.
- Воржишек, - сказал ему трактирщик, - твой хозяин вон где.
И показал рукой.
Воржишек сразу понял и домой побежал. Сперва по большаку, а потом думает: "Что ж, я дурак? Через холмы, напрямик, скорее!" И пустился по холму да лесом. Дело было вечером, а там уж и ночь наступила; но Воржишек ничего как есть не боялся. "У меня, думает, никто ничего не украдет". Только голоден был, как собака.
Наступила ночь, взошла полная луна. И там, где деревья расступались - у просеки или на вырубке, - луна стояла над верхушками такая красивая, такая серебряная, что у Воржишека сердце забилось от восторга. Лес шумел тихо-тихо, будто на арфе играл. Воржишек бежал теперь по лесу, как по черному-пречерному, коридору. Но вдруг впереди заблистал серебристый свет и арфы громче заиграли. У Воржишека вся шерсть дыбом; прижался он к земле и стал смотреть, оцепенелый. Перед ним - серебряная лужайка, и на ней пляшут собаки-русалки. Красивые белые собаки, ну белые-пребелые, - прямо прозрачные и такие легонькие, - капли росы с травы не стряхнут. То, что собаки - русалки, Воржишек сразу понял, потому что не было у них того интересного запашка, по которому собака настоящую собаку сразу узнает. Лежит Воржишек в мокрой траве, глаза вытаращил. Танцуют русалки, друг за дружкой гоняются, друг с дружкой грызутся, а то кружатся - свой собственный хвост ловят, но все так легко, так воздушно, что стебелек под ними не согнется. Воржишек смотрел внимательно: если какая начнет чесаться либо блоху ловить, значит - не русалка, а просто собака белая. Нет, ни одна ни разу не почесалась, ни одна блох не ловит. Как пить дать, русалки... А взошла луна высоко, подняли русалки головы и так слабо, приятно завыли, запели. Куда там оркестру в Национальном театре! Воржишек заплакал от избытка чувств и охотно присоединил бы свой голос к общему хору, да побоялся все испортить.
Окончив пение, все легли вокруг одной величественной собачьей матроны, - как видно, могучей вилы либо колдуньи собачьей, седой, дряхлой.
- Расскажи нам что-нибудь, - стали просить ее русалки.
Старая собака-вила, подумав, начала так:
- Расскажу я вам, как собаки сотворили человека. В раю все звери мирно и счастливо рождались, жили, умирали, и только одни собаки чем дальше, тем были всё печальней. И спросил господь бог собак: "Почему вы печальны, когда все звери радуются?" И ответила самая старая собака: "Видишь ли, господи, остальные звери всем довольны, ничего им не нужно; а у нас, собак, в голове - кусок разума, и мы через это знаем, что есть что-то выше нас, есть ты. И ко всему-то мы можем принюхаться, только к тебе не можем; и в этом у нас, собак, нехватка. Поэтому просим тебя, господи, утоли нашу печаль, дай нам какого-нибудь бога, к которому нам принюхаться было можно". Улыбнулся господь бог и сказал: "Принесите мне костей; я сотворю вам бога, к которому можно будет принюхиваться". И побежали собаки в разные стороны, и принесла каждая из них по кости: которая львиную, которая лошадиную, которая верблюжью, которая кошачью, - словом, от всех зверей. Только собачьей кости ни одна не принесла: потому что ни одна собака ни до мяса собачьего, ни до собачьей кости не дотронется. И набралась тех костей огромная груда, и сделал из них господь бог человека, чтоб у собак свой бог был, к которому можно принюхиваться. И оттого что человек сделан из костей всех зверей, кроме собаки, у него и свойства всех зверей: сила льва, трудолюбие верблюда, коварство кошки, великодушие коня; только собачьей верности, только ее одной нету!..
- Расскажи еще что-нибудь, - попросили опять собаки-русалки.
Старая вила, подумав, продолжала:
- Теперь расскажу вам, как собаки на небо попали. Вы знаете, что души людей идут после смерти на звезды, а для собачьих душ не осталось ни одной звезды, и они после смерти уходили спать в землю. Так было до Христа. А когда люди бичевали Христа у столба, осталось там страшно много, прямо пропасть крови. И один голодный бездомный пес пришел и лизал кровь Христову. "Пресвятая дева Мария! - воскликнули ангелы на небе. - Ведь он причастился крови господней!" - "Коли он причастился крови господней, - ответил бог, - возьмем душу его на небо". И сделал новую звезду, а чтобы было сразу видно, что она - для собачьей души, приделал к той звезде хвост. И только попала собачья душа на звезду, та звезда, от великой радости, давай бегать, бегать, бегать в небесном просторе, словно собака на лугу, - не так, как другие звезды, что ходят чинно, по своей дороге. И те звезды, что резвятся по всему небу, сверкая хвостом, зовутся кометами.
- Расскажи еще что-нибудь, - попросили в третий раз русалки.
- Теперь, - начала старая вила, - расскажу вам о том, как в давние времена у собак было на земле свое королевство и большой собачий замок. Люди позавидовали собакам, что у них свое королевство на земле, стали колдовать и колдовали до тех пор, пока собачье королевство вместе с замком не провалилось сквозь землю. Но если копать где надо, так раскопаешь пещеру, в которой находится собачий тайник.
- Какой собачий тайник? - взволнованно спросили русалки.
- Это зал неописанной красоты, - ответила старая вила. - Колонны - из превосходнейших костей, да не обглоданных нисколько: они мясистые, как гусиное бедрышко. Потом - ветчинный трон, и ведут к нему ступени из чистейшего свиного шпига. А застланы ступени ковром из кишок, битком набитых салом.
Тут Воржишек не мог больше сдерживаться. Выскочил на лужайку, закричал:
- Гав, гав! Где этот тайник? Ах, ах! Где собачий тайник?
Но в тот же миг исчезли и собаки-русалки и старая собака-вила... Напрасно Воржишек протирал себе глаза: вокруг - только серебристая лужайка; ни стебелька не погнулось под танцем русалок, ни росинки не скатилось на землю. Только тихая луна озаряла прелестный луг, окруженный со всех сторон, словно черной-пречерной изгородью, лесом.
Тут вспомнил Воржишек, что дома его ждет по меньшей мере размоченный в воде хлеба кусок, и побежал со всех ног домой. Но после этого, бродя с дедушкой по полям, по лесам, он, вспомнив иной раз о подземном собачьем тайнике, начинал рыть, ожесточенно рыть, всеми четырьмя лапами глубокую яму в земле.
И так как он очень скоро разболтал тайну соседним собакам, а те другим, а другие - еще другим, то теперь все собаки на свете, бегая где-нибудь в поле, вспоминают о пропавшем собачьем королевстве, и начинают рыть яму в земле, и нюхают, нюхают, не пахнет ли из-под земли ветчинным троном былого собачьего государства.

[Akitka]

прикольная сказка!

[samara]

Ученые Токийского университета повторно исследовали останки всемирно известного пса Хатико, который умер 75 лет назад.

Собака породы Акита-ину стала настоящим символом верности. Хатико на протяжении десяти лет встречал поезда на станции Сибуя в Токио в ожидании умершего хозяина. Пес привык каждый день провожать хозяина до входа на станцию, а вечером встречать его там же. А когда в 1925 году мужчина умер на работе, Хатико все равно ждал его ежедневно на привычном месте в надежде встретить хозяина. Так продолжалось десять лет, пока пес не скончался сам.

Ученые сразу после смерти преданной собаки провели вскрытие и сочли, что сердце Хатико было поражено червями-паразитами и он умер от филяриатоза, сообщает РИА Новости. Сердце, легкие, печень и селезенка животного были помещены в раствор формалина.

С конца прошлого года ученые проводили обследование этих органов при помощи таких современных технологий, как магнитно-резонансная томография. В результате обследования в сердце и легких пса были обнаружены обширные злокачественные образования. «Не ясно, что непосредственно послужило причиной смерти, но пес мог умереть как от филяриатоза, так и от рака, так как и то и другое — тяжелые заболевания», — сказал профессор Хироюки Накаяма из группы исследователей.

Ранее считалось, что Хатико умер от того, что проглотил палочку от якитори (японского аналога шашлыка), которая прорвала ему желудок, пишет газета GZT.ru.

Эта потрясающая история верного пса вдохновила кинематографистов на создание двух фильмов о Хатико. В одном из них сыграл известный американский актер Ричард Гир, пишет издание «Янтарный край». А сами японцы поставили собаке памятник рядом со станцией Сибуя.

[Lena]

Взяла с Сиба форума.

Японская народная сказка
Однажды бог реки Суйдзин увидел, как на берегу, под ветвями сакуры крестьяне лакомятся рисовыми колобками о-нигири.
*В сушеный тунец добавить соевый соус и размешать. При лепке колобка из риса в середину и сверху положить кусочек тунца и завернуть в нори. Умэбоси очистить от косточек и мелко нарезать. Добавить кунжут, размешать с рисом и вылепить о-нигири. Мелко нарезать цукэмоно, размешать с рисом и приготовить колобки.*
Одни обмакивают их в соевый соус, другие в сливовый, третьи в бамбуковый, а четвёртые просто под сакэ лакомятся. Едят и нахваливают. И тоже захотелось Суйдзину попробовать вкусных колобков, а то у него всё рыба, да рыба. Плавает он задумчиво среди кувшинок и лилий, вдруг, видит, идёт по берегу собака Акита.
- Акита-сан, - говорит Суйдзин, - исполнишь мою просьбу?
- Святое дело, богу помочь, - с готовностью отвечает та.
- Возьми вот денежку, сходи в деревню и купи мне пару вкусных колобков.
- Почту за честь, Суйдзин-сан.
Схватила она монету, побежала в ближайший суши-бар и получила там два о-нигири.
Бежит обратно к реке, напевает:
"Понг-понг,
Несу колобки
Тэнг-тэнг,
На берег реки".
Несёт и думает, - А не попробовать ли мне маленький кусочек?
Попробовала. Потом ещё. Так и не заметила, как съела один о-нигири. Прибежала к реке, протягивает оставшийся колобок и говорит, - Суйдзин-сан, вот то, что ты просил. Но монетки хватило, увы, лишь на один о-нигири.
- Точно? - подозрительно спрашивает Суйдзин.
- Клянусь Восходящим Солнцем, - пафосно восклицает Акита.
- Признаться пока не поздно, - проникновенно смотрит ей в глаза речной бог.
- Клянусь Великой Горой Фудзи, - горячится Акита.
Рассердился Суйдзин, плеснул на собаку водой, и начала она уменьшаться, пока не стала размером со съеденный о-нигири. Только с головой, лапами и хвостом. Заплакала от стыда Акита и убежала в бамбуковую рощу. Там и жила, пока не привыкла к новому телосложению. А люди стали её называть Сиба Ину, что в переводе означает "та, что вынуждена прятаться в бамбуке за свой малый рост".
Кстати, говорят, что о-нигири Суйдзину не понравился. Попробовал и выплюнул.



Ну акита и лиса хитрющая деловущая вот точно про акита!